гостевая книгасюжет форумаFAQигровые видызанятые внешностисписок персонажейинформация о мире
Аркхем, 2020 год. Авторский мир. Мистика, фэнтези и хоррор в небольшом городке штата Массачусетс.
В ожидании самой темной ночи, если всё же осмелитесь, попытайтесь скрыть свои кошмары от посторонних глаз. Ведь за каждым неосторожным шагом кто-то незримо продолжает наблюдать за вами.

Arkham

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Arkham » Настоящее » Узы крови


Узы крови

Сообщений 31 страница 36 из 36

1

http://forumupload.ru/uploads/001a/c0/4f/7/294599.png

Maria & Athelstan
30.09.2020, Аркхем, особняк Спенсеров


Каждый магический род похож на другой. Знаешь один - знаешь все. Только вот неприглядная тайна может быть у всех разная.

+1

31

Карен - само внимание. Ей кажется, что она великолепно играет свою роль покровителя. Как играла ее при общении с представителями всяких фондов, с общественными активистами и членами семьи Спенсер. Она даже превосходит себя, когда устремляется к Марии с жестом внезапной близости, беря ее руки в свои. Конечно исконная цель такого поступка проста - расположить к себе, вызвать доверие. Наверное поэтому, пока Карен ведет монолог, она не замечает ничего кроме собственных слов, их музыкального звучания. Но, когда Мария начинает отвечать, что-то легонько укольнет миссис Спенсер в раскрытые ладони. Что-то, отчего ее непривычно мягкие черты вновь заострятся, возвращая лицу выражение холодной, что-то подозревающей надменности. Тот самый взгляд, под которым и невиновный в чем угодно готов покаяться.
Когда Мария убирает руки, Карен незаметно сжимает свои тонкие, холодные пальцы словно в инстинктивном желании удержать, разобраться в мелькнувшем тревожном ощущении. Впрочем, она вынуждена подчиниться, чтобы не вызвать встречных же подозрений, и даже на какой-то момент в самом деле отвлечься. Прислушаться. На словах о лжи коротко дернув уголком губ, Карен застынет, точно мраморная статуя. Безукоризненная, сложив руки на животе, стоит с идеально прямой спиной и головой, чуть склоненной набок. Во плоти - скорбная добродетель и безмолвное сочувствие. Она верит Марии. Но по большому счету искренность девушки мало трогает Карен; самоотверженность, с которой та готовится к своей судьбе не вызывает в урожденной Аркур восхищения. Из всех эмоций миссис Спенсер сейчас ближе всего к снисходительной благодарности за отсутствие проблем. Излишних сложностей, с которыми пришлось бы столкнуться, будь дочь Элеоноры более темпераментной и расчетливой. Впрочем, откуда этому в ней взяться?
Не то, чтобы сцена развивалась по сценарию, задуманному Карен, но главное все же прозвучало, а что до остального…. Может быть, даже хорошо, что вот так. Без утайки и иносказаний, без хождения вокруг да около из почтения к этикету и в рамках светской болтовни. Пожалуй даже с точки зрения самой миссис Спенсер неуместной. В конце концов, обе они знают, чем кончится эта ночь. Так к чему реверансы?
Карен ощущает что-то новое для себя. Возможно, симпатию? Опасное желание откровенности, какое случается с конвоиром, ведущим заключенную на неминуемую казнь. Кому она расскажет? С кем ей сплетничать в могиле? Все секреты упокоятся на ее мертвых устах. Устах совсем еще девчонки. Карен помнит ее такой. 
“А ведь они играли вместе. Или нет? - невольно пытается припомнить урожденная Аркур, чувствуя при этом странное, непонятное ей волнение. - … Кажется, Мария всегда считала себя слишком взрослой, слишком самостоятельной для детских игр…”
Вопросы не шокируют. Кажется, ее сейчас ничем нельзя вывести из себя. Она словно бы уже присутствует на похоронах, изящная, горделивая, чуточку надменная. Не хватает разве что шляпки с черной вуалью и черного же платья. В руках урожденная Аркур будет держать две лилии.
Но что-то все же не сходится. Чутье, которому Карен привыкла доверять, толкает ее вновь к Марии - перепроверить, обыскать, убедиться, что эта душа ближе к могиле, чем к редакции местной газетенки. Миссис Спенсер преодолевает разделяющее их с Клемент расстояние бесшумно, словно призрак. Стремительно. В этот раз без улыбки, без лицемерно-теплых слов, она кончиками пальцев крепко ловит запястье девушки у ее же лица, замирая так на каких-то пару мгновений прежде чем: 
- …. Когда ты собиралась сказать, что ждешь ребенка? - ее голос звучит холодно, отстраненно, но вместе с тем уличающе. - Я, может быть, утратила возможность лечить, однако я все еще чувствую. Эти наводящие вопросы… Я должна была догадаться, - она вдруг замолчит, улыбнется холодно, убирая руку, еще чуть-чуть и кидая тонкую кисть. - Так ты пришла за этим?  Что ж…, - в лице Карен отразится своего рода брезгливое уважение, - …я тебя недооценивала. И давно ты это придумала? Кто тебе рассказал? Я едва не поверила, что ты в самом деле собралась на смерть.

[icon]https://i.gyazo.com/47c7be9b7689c25bc59691979ed32f6a.png[/icon][nick]Karen Spencer [/nick][status]Идеальная[/status][lz]122 года, 4м: маг, мегера, мать,  меценат мужних денег. [/lz]

Подпись автора
к р а с и в о

http://lenagold.ru/fon/clipart/k/kot/kosh419.gif
c моим котечкой замурчательно <3

+1

32

Мария жаждет получить ответы. Теперь даже больше, сильнее, чем раньше. Знает, что вид невозмутимой и такой хрупкой женщины обманчив - говорит ли выбор фамильяров о магах многое, когда Этельстан мягко наставляет её следить за Мирой, не терять из поля зрения маленькою, пусть и юркую птичку.  Её можно переломить легко, нужно лишь поймать, так и теперь - тусклые тени на очертаниях кабинете, на спокойном минималистично скроенном платье - в этой изящной простоте больше силы чем кажется.
Мария хочет ответов - ей нужны они чтобы узнать, чтобы понять, чтобы быть может... Быть может самой найти выход. Обрести силу в ослабевших руках.
Так чувствует себя уже смирившийся приговоренный внезапно учуяв слабый порыв ветра, отблеск света - надежду. Там, где только что была пустота живо вдруг вспорхнет, взлетит, заискрится, ослепляя, бросая в дрожь.
Есть ли то, что поможет и если разгадать загадку... Есть ли то, что в секунду вдруг перевернет всё с ног на голову.

Опасно жить надеждой, она знает. Опасно видеть перед глазами, как утекает время как песок сквозь пальцы. Она могла бы знать, что так будет. А может она и знала, что так будет. Что в сложном хитросплетении магического мира это сложно - получить желаемое. Сложнее, чем разучить мудреное заклинание.
Реальность сурова, да? Реальность полна неприглядной жестокой правды, в которой теряютя даже маги начиная слишком уж походить на людей.

Вы не знаете способ. Всё было зря, вы не знаете способ, но быть может... Может быть...

Есть ли, что терять Марии когда она ждёт ответов, когда готова вцепиться в Карен не на жизнь, а на смерть ведь даже у маленькой птички есть шанс победы над мощным и крупным хищником. Главное только знать, что победа не есть выживание и тем более не спасение. Реванш, игра в ничью - этого уже будет достаточно.
Мария не ждёт, что застанет её врасплох, она скорее уверена в этом. Уверена в том, что её слова вызовут отклик в неприступной Карен Спенсер, секундную тень, что намекнет на правильность пути. Карен холодна, удивительна безэмоциональна в том, что касается её сына разве только смысл совсем не в теме... Смысл в его присутствии, которого они лишены. Без Этельстана всё становится иначе, границы сверкают видимыми линиями, дистанцируя Марию куда подальше - в другой угол коридора, в котором в её словах и взглядов не будет ровно никакого смысла.
Он значит много, - думает Мария, болезненно мучаясь, но не собираясь сдаваться так просто. Знает ли Этельстан как много значит для своей матери?
Едва ли её жест, что-то несёт в себе. И настороженность и мелькнувшая вдруг на лице вдумчивость - в каждой черточке знакомая, как дубликат.
Мария не понимает слов. Не понимает от того, что думает о другом.
Не понимает смысла и кажется даже прослушивает, думая об Этельстане для которого весь разговор тайна. Он станет наверняка рано или поздно явью, ей просто не понять когда - так далеко Марии заглянуть не под силу.

Будь это несмешной отвратительной шуткой то не было бы всего остального - всех остальных слов, что женщина пытается вдавить в ней, задеть хлесткой молодой ветвью по лицу с насмешкой и брезгливостью враз ставшей слишком явной.
Мария добивалась искренности, но ожидала совсем, совсем не этого.
О чем она говорит? Что пытается втолковать, чем пытается задеть.
Ребенок... Нет, не может быть никакого ребёнка. 

Этого не могло произойти, просто потому что она чувствовала на себе этот мелькающий лучик его света каждый раз. Секретный, почти неприметный в её теле и всё же.
Ребёнок... когда я собиралась сказать о ребёнке?
Он делал это всегда или один оказался без внимания... Остался незамеченным или забытым или тем, чему не придаешь значение?..

Ребёнок.
Даже звучит странно, чуждо, непривычно и незнакомо. Слово из другого мира, из другой жизни, в которой её уже нет, в которую лишь по привычке обращен её взгляд и мысли, не зная, не ведая ничего другого.
Мария думает об этом лишь из-за необходимости думать, заставляет себя шевелить мозгами, что-то анализировать, что-то сверять и прикидывать, будто намеренно обходя стороной главное, будто веря, зная, что стоит впустить эту мысль в себя, её понимание и те эмоции, что идут рядом как весь мир вдруг взорвется. Не рухнет вниз, в черную непроглядную бездну. Нет, совсем нет...
Она боится вдруг почувствовать тепло. Страх, что жил в ней, встрепенувшийся замрет и ей станет враз обманчиво радостно без оглядки на всё дальнейшее.. Закрыть глаза и выдохнуть, отключаясь от реальности.
Поверить.
Она может поверить?

Карен холодна и надменна, каждое слово выталкивая изо рта как колючий укор, как такую знакомую родственную обиду граничащую с упреком.
Мария закрывает рот и открывает вновь. Молчит и поджимает губы снова. Она знает, что должна отбиваться, вот только не знает от чего. Молчание опасно, в молчании сдают позиции и позволяют другому владеть ситуацией, идя на поводу. Так и её тянут теперь, ещё не понимающую, упирающуюся на каждом шагу.
Думай, - говорит она себе. Думай. Не думай о ребёнке . Думай о другом. О том, что эта женщина говорит, о том, что Мария узнала или должна была услышать от кого-то.
Думай, пока она не почувствовала её непонимание, пока не свернула протянутые уже нити правды, тонкой, просвечивающей тенями.

Мария что-то помнила и о чем-то забыла.
Ребёнок.
Цепляйся, не давай ускользнуть - клейкой лентой на пальцах. Кое-что тайное, о чем не принято говорить окружающим и всё же кто-то обязательно в курсе.
Мария посмотрит за Карен мрачным, обличительным взглядом - будто в отместку ей. Без улыбок или надуманной фальши, блестя беспокойством в глазах:
- Есть один из способов. Маленький комок зародившейся жизни. Округлое пятно, с каждой неделей становясь всё больше. Достаточная среда для того, чтобы вместить. Нестабильная по своей природе - очень большой риск. Другой способ предпочтительнее. Любой другой способ предпочтительнее, если таковой имеется, - говорит она дрожащим голосом, вызубренные когда-то давно строчки - они въелись в память. Они всегда касались кого-то другого и не были связаны с ней.
Мать объясняет Марии, раскладывает перед ней тусклые страницы книг, рисунки искаженных лиц кажутся ей нелепыми... пугают как автопортрет.
Огромные риски - проклятие может повлиять самым неожиданным образом. Посмотрит на Карен уже чуть осмысленнее, словно беря себя в руки и замечая всё то, что не говорится в этой комнате прямо. Или попросту блефуя.
- И всё же это один из способов. Быть может самый бесчестный по отношению к тому, кто ещё не родился, - так говорит её мать. Но откуда бы Карен Спенсер знать об этом способе, чтобы с готовностью обвинить её как, быть может, могла бы обвинить...себя? - Быть самый действенный для того, у кого слишком мало шансов.
Она не продолжает, хотя могла бы. И тем более не задает вопросов, как и не отвечает ни на один её.

+1

33

“Элеонора. Кто же еще.”
Приходит к выводу Карен, пока девчонка продолжает говорить. Говорить то, что, вероятно, ей нужно знать по рождению, по праву фамилии.
Эта мысль чуть сглаживает острые углы, немного смягчает ледяной взгляд, с которым слушает Марию миссис Спенсер. Однако же от былой снисходительности и приветливости нет и следа. Карен собрана, надменная и цинична - ее стандартный оборонительный набор ни раз оправдавший себя в схватках со старшей дочерью.   
“Удивительно, - продолжает неспешно все тот же внутренний голос, - такое стечение обстоятельств. Судьба?”
На последнем непроизнесенном слове уголок губ Карен нервно дернется, а выражение лица сделается отстраненно-насмешливым. Нет, этот лезвенный росчерк предназначался явно не Марии. Он был направлен куда-то в прошлое, к кому-то в прошлом.
“Элеонора… Этот долг на мне, о котором я уже успела позабыть. Очень благородно было с твоей стороны о нем не напоминать так долго. Однако там, где прощает маг, не прощает магия, верно? Вот и пришло время платить. Может быть, не тебе, но твоей крови…Вот будет забавно, если это именно ты прокляла свою дочь”
Мария уже закончила говорить то, что Карен и так знала, а потому слушала вполуха. Повисла тишина. В эти тикающие мгновения нужно было решить, как действовать дальше. Помогать? Или откреститься, отвернуться. От кого? От матери ее будущего внука…
“Если это еще ребенок Этельстана. Да и слишком рано… Она ведь ничего не знает”
От его будущей жены…
“Не самая удачная партия, можно найти и получше”
От дочери Элеоноры, женщины, однажды оказавшей помощь самой Карен. В ситуации настолько похожей, что сложно игнорировать сигналы … судьбы? Астрала? Магии? Прагматичная, деловая и совершенно бездушная Карен Спенсер все же чувствует присутствие этой Силы. Она испытывает желание подчиниться. Иррациональное, почти животное, идущее из такой глубины ее Я, что женщине становится не по себе. Нечто отдаленно похожее она испытывает во время близости с мужем, теряя всякий контроль над ситуаций, да даже над самой собой.
Карен это не нравится. Все идет сильно вразрез с ее планом, с ее мыслями о сегодняшней ночи, но словно бы размываются привычные границы. В этом новом мире, что случайно принесла с собой Мария, царят другие правила. Или еще точнее - их отсутствие. Еще несколькими минутами ранее такая уверенная в себе Карен Спенсер вдруг делается тише, покорнее, даже чуть заинтересованнее в судьбе этой девчонки Клемент. Но все еще словно бы вымученно.
Наконец она прерывает молчание:
- Это твой шанс. Впрочем, ты ведь и так это знала? Когда шла сюда, - Карен бросит на Марию быстрый взгляд и вдруг…, на секунду усомнится. - Или все же нет? …Какой стыд.
Вдруг бросит она раздраженно после паузы, метнувшись по комнате, словно еще есть возможность убежать от неприятного разговора. Да только вовремя поймет, что бежать некуда. Ее взгляд остановится на серванте, где Маркус хранил свой виски. Кажется, там еще что-то оставалось… Вздохнет, не оборачиваясь к Марии, открывая стеклянные дверцы и доставая алкоголь.
- Если даже не знаешь, то, полагаю, имеешь право узнать. - она все еще чувствует давление этой непонятной Силы, вынуждающей идти на откровенность, - …Твоя мать однажды помогла мне. И, видимо, время пришло вернуть долг. Как ни странно почти аналогичным образом, - звучит приглушенно отвинчивающаяся крышечка, жидкость переливается из бутылки в стакан, глухо встает на место тяжелое донышко. - Ты спрашивала про Этельстана…., - закрыв сервант, повернется к Марии, покачивая в руке наполненный на два пальца бокал. -  Можно сказать, что он уязвим для такого вида магии. Это то, чего нет в его отце, в его прадедах,…в нем это от меня. Изъян, если угодно, - она произносит это слово, морщась, словно мастер, вынужденный признать несовершенство изделия. - … Все, о чем ты сейчас говорила, произошло с нами. Со мной и моим сыном. Не без участия твоей матери. Ты права в том, что это бесчестно по отношению к ребенку. Наверное, аморально, достойно всяческого порицания, когда рассуждаешь отвлеченно. Допустим, за чашкой чая в гостиной, расслабленно сидя в кресле. Когда ничто тебе не угрожает - так легко болтать о человечности. Человечность, - повторит Карен, брезгливо поджимая губы и делая следом быстрый, обжигающий горло глоток. - Для нашего мира совершенно чуждое понятие. Его придумали слабые люди, чтобы выживать за счет идеологии. Как в детской игре, если убедить остальных играющих, что ты в домике - тебя не тронут. Так работают эти их идеалы гуманизма. Наш мир совсем другой, Мария. Есть только Сила. Не какая-то эфемерная, абстрактная, а самая настоящая. Ее можно почувствовать. Ее можно увидеть. Если ты сильный маг, ты выдержишь удар и нанесешь ответный. Если слабый - покоришься. Быть достаточно сильной, чтобы жить в обществе магов с высоко поднятой головой… - думаешь это просто? Зависть и злость, рожденные магическим честолюбием, - вот что будет окружать тебя, если когда-нибудь тебе доведется стать миссис Спенсер, милая. А там, где царят эти чувства, тебе никогда не будет покоя. Слишком много завистников будут желать твоего падения. И не только из какой-то собственной материальной выгоды. Нет. Из простого, скудоумного желания оказаться лучше. Хоть где-то. Хоть в чем-то. Если ты допустишь подобное хоть раз, они разорвут тебя. Однажды такое почти случилось со мной…
Карен почувствует, что больше не может стоять. Ей хочется сесть в кресло, но она выбирает не то, что прячется за столом мужа, а гостевое, недалеко от Марии. В том как сидит эта женщина читается усталость: горделиво расправленные ранее плечи чуть сникли, а идеальное платье вдруг подчеркнуло худобу коленок. Под глазами и в уголках губ легли старящие лицо тени:
- Когда я была беременна Этельстаном, меня прокляли. Со всех сторон неприятная история, - скажет небрежно, словно о каком-то пустяке отмахнется. - Спенсеры - очень архаичный род, моя милая. Для этих магов не существует эмансипации в том виде, в котором знает ее весь мир. Это своего рода королевство, где главная задача королевы - рождение наследного принца, - что-то мелькнет в бесстрастном лице Карен. Сложная эмоция, замешанная одновременно и на гордости, и на брезгливости. -  …а пока королева не родила, ее всегда можно сместить. Впрочем…, причины моего проклятья не так важны. А важно то, что я умирала. Знаешь ли ты, что такое - чувствовать запах собственной гниющей плоти? И ничто тебе не может помочь. Ничто не способно облегчить твои страдания. Более того - ты одна. Рассказать кому-то? - она усмехнется коротко, зло. - … Я не могла рассказать даже мужу. На тот период я не была уверена в его поддержке. Мы… были в разладе. И единственная, кому я смогла открыться, была твоя мать. Не то, чтобы я сделала это осознанно. Скорее всего во мне тогда говорило отчаянье. Когда ты так близок к смерти, на многие вещи начинаешь смотреть по-новому… В том числе и на эти хваленые принципы гуманизма. Да. Возвращаясь к началу, в гостиной за чашкой чая рассуждать о вреде для не рожденного ребенка очень легко. Легко упрекать матерей, пошедших на подобное. С упоением, с красноречием. Но когда ты истекаешь гноем и кровью, когда следующий твой вздох может стать последним как для тебя, так и для твоего не рожденного сына - выбор кажется очевидным. Гипотетический вред для плода или абсолютный факт вашей общей гибели. Разве это вообще можно назвать выбором?
Карен замолчит, отставляя пустой бокал на угол стола. Она словно бы погрузилась в воспоминания, глядя себе под ноги без выражения, без какой-либо эмоции. Только горькие морщинки старят ее рот с тонко сжатыми губами. И вот, когда кажется, что она уже не заговорит, Карен продолжает:
- Я не верю в судьбу, как ее представляют люди. Но я верю в Силу и в то, что таких совпадений не бывает. Твоя мать когда-то помогла мне, я в свою очередь готова вернуть долг. И помочь тебе. Если конечно ты решишься. Альтернатива одна. И ты уже ее знаешь. 

[icon]https://i.gyazo.com/47c7be9b7689c25bc59691979ed32f6a.png[/icon][nick]Karen Spencer [/nick][status]Идеальная[/status][lz]122 года, 4м: маг, мегера, мать,  меценат мужних денег. [/lz]

Подпись автора
к р а с и в о

http://lenagold.ru/fon/clipart/k/kot/kosh419.gif
c моим котечкой замурчательно <3

+1

34

Лицо Марии превратилось, кажется, в маску - на нём застыло это выражение из страха и удивления, шока с оттенками истерии - не случившейся вслух, переживаемой внутри.
На это лицо смотрит Карен вновь пытаясь уличить её в тайном, как будто всё же обвиняя в чем-то, только ей никак не взять в расчет в чем - в том, что была так убедительна в своем вранье, что провела столь опытную и умную женщину или в том, что простая с виду ситуация затягивалась, расширялась, захватывала в себя нечто новое, о чем мать Этельстана не хотела бы говорить. Или в том, что Мария ждёт ребенка и ребёнок способен изменить многое, если не всё.
Ей неведомо о чем думает Карен, когда она сама толком не может зацепиться ни за одну мысль. Они все истончаются в пальцах, теряют очертания, делаются враз бессмысленными, неважными, непонятными ей, думающей о чем-то совершенно другом - среди белого шума в её голове мелькает что-то размытое, помехами на видеокассете, вспышками света в темноте.
Что-то, до чего ей нужно дойти самой, до чего нужно додумать. Что нужно почувствовать...

Ребёнок. Разве он может что-то изменить? Разве это меняет хоть что-то в её стремлении и жизни, в её краткосрочных планах, окончание которых мелькает на самом горизонте. Она ведь сама объявила о своей участи и невозможности её изменить в отсутствии любого другого выхода, потому что та, на которую так надеялся Этельстан не знает этого выхода. Может выхода и правда нет. Может по возвращении в её дом, у её отца не было таких же ответов - лишь единственный возможный вариант - кто-то умрет из них и проклятие умрёт вместе с ним. Всё просто, удивительно просто, если подумать. Лежит на поверхности - только возьми.
Наверное, Карен Спенсер хочется верить, что Мария настолько хитра, что провела её, а значит достойна этого порицания. В ней распознана какая-то червоточинка, подлость, но лицо Марии так подходит на застывшую маску лишенную всякого желания сопротивляться и доказывать обратное, что, похоже, женщина понимает всё сама. Понимает и голословность обвинений и то, что лучше бы они были правдой. Тогда было бы всем проще, тогда можно было бы объяснять всё желанием сразиться и доказать. Мария не выглядит как та, которой стоит доказывать хоть что-то.

Не потому ли в темном, освещенном одной настольной лампой кабинете вдруг делается удушливо тихо. В этой тишине что-то слабеет, ломается и враз устает сопротивляться и бороться, дальше скрывать то, что, возможно, было главным секретом всей жизни этой женщины.
Ребёнок ничего не меняет... ребёнок меняет всё.
Искаженные картинки, которые кто-то рисовал однажды... Срисовывал с наглядных примеров? Или фантазировал находу, пугая будущие поколения.
"Вам нужно быть готовыми убить то, что может появиться и жить отныне с последствиями. Однако жизнь с такими последствиями лучше, нежели жить с вечным упреком в глазах того, кто был однажды искажен и чувствует свой недуг..."
Там было много разного в тех книгах, которые листала в ту пору мать и показывала ей, учила тому, что быть может ей было ещё не по возрасту, но отчего-то вдруг попалось под руку... Разумеется не вдруг, а лишь потому, что её маму в то время это очень сильно озадачило. Она искала любую информацию, собирала по крупице и, кто знает, возможно что-то переиначивала. Дорабатывала.
Её никогда не учили этому ритуалу - едва ли скрывали, скорее он был слишком сложным - она бы не поняла. А поводов больше не было.

В возникшей тишине слышно всё - шорох крышки и звук льющегося напитка. И слова Карен, рассказывающие всё, что Мария так и не вспомнила сама. Не поняла, не хотела понимать. Где-то спит Этельстан, спит, преисполненный тепла и уюта, а может быть тепло уже исчезло из его мыслей, сменилось глубоким тревожным сном. Знает ли он, что приключилось однажды? Слышит ли отголоски чужих выборов на себе? Задумывается ли о том, что у него могла быть другая жизнь если бы что-то пошло не так?
Захотел бы он сыграть в это еще раз? Бросить кубики и страшиться исхода, что будет написан на них. Изъян, - так выражается женщина и это слово звучит в ней чуждо - не соотносится с тем, с кем она говорила в гостиной и как обещала вылечить, а Мария не хотела чувствовать, что они больны и это было так глупо - вести себя подобным образом, когда речь идет о жизни и смерти, когда их болезнь выльется в кого-то другого - кто ещё даже не знает, что он есть.
Наверное на лице Марии написано всё это слишком явно, если уж Карен берется объяснять и, кажется, даже убеждать её, Марию, как  склонную к честолюбию, ведь вся молодость и искренняя любовь страдает этим недугом. Она не знает, что Этельстан соврал - не знает, что проклятие, что убивает его было им получено случайно, когда одна конкретная ведьма решила - выживание важнее.
Мария, разумеется, не скажет об этом Карен - никогда. Это не только её секрет - их с Этельстаном общий.
Он больше не злится на неё, он знает, что иного не было выхода. Он простил её, как прощает тот, кто любит.
Простит ли твоя любовь это? 

Уголки губ дрогнут лишь на отдаленном, явно не мелькнувшем даже перед глазами необозримом далеком будущем - стать Спенсер. Карен вещает самозабвенно, а Марии вдруг хочется то ли поджать губы, то ли поморщиться. Когда она шла сюда, то не знала о ребенке, зато знала о том, что в общем смысле этого слова и проведенного ритуала - она уже отчасти Спенсер. Возненавидит ли её Карен за это завтра, когда Этельстану захочется во всеуслышанье объявить, что случилось накануне?
Мария не ждет ничего, но вдруг чувствует слабость - надлом в своей собеседнице. Он так явно вдруг проскальзывает ей, что можно заметить очертания. Изъян, о котором Карен говорила чуть раньше.
Она делится с ней этим и это - не пустые слова. Не простой разговор, который может произойти, а после каждая из них сделает вид, что этого не было. Нет, в этом есть нечто большее, чем тон, который выбирает Карен - Мария чувствует, потому как слышит её через призму собственных переживаний, быть может наделяя её своими чувствами.
Ей кажется, что сидящая неподалеку от неё женщина в этот самый момент вдруг показывает свою израненную натуру. Как оставшиеся после раны незатянутые рубцы - всё в ней чувствуется хрупким, всё делается мучительным, как мучительно слушать старую историю о чужой боли, которая застилает глаза как своя. Одинокая не способная никому довериться женщина. Ждущая ребенка и не знающая, что будет с ней и с ним завтра.
Марии жаль её, у неё болит и рвется сердце, ей не хочется слушать, пока её саму не разметало в разные стороны. Что это? Наглядный образец того, что гуманизм в их мире чуждая, никому не нужная черта на пути к миру и избавлению от страданий?

Карен заканчивает говорить и в кабинете, кажется, делается ещё тише. Смотрит ли она на Марию или всё ещё думает о своем?
- Вы знаете то, что я не знаю, - признает Мария очевидный факт нарушая воцарившееся молчание спокойным ровным голосом. - Моя мать не успела меня научить этому ритуалу. Я хочу, чтобы вы это знали.
Всё, что будет происходит будет полностью на вашей совести, - Мария не произносит прямо, но это читается в её словах.
- А мне бы хотелось узнать о том, знает ли Этельстан, что с вами случилось однажды и что будет, когда он узнает о том, что произошло сейчас, - Мария и сама не замечает как вместо имени вдруг переходит на такое отсутствующее и обезличенное "он" словно речь не касается того, чьи губы она ещё совсем недавно целовала.
Мария, кажется, знает ответ сама.

0

35

Она возвращается. Оттуда, куда ее занесло воспоминаниями, аналогиями. Карен не любит, когда все так… зыбко. В ее мире правил, строгих линий и четких приказов нет места пустой сентиментальности. Поэтому при звуках речи Марии она вдруг чувствует себя униженной. Обиженной на собственную же непозволительную слабость в присутствии совсем еще девчонки. В самом деле, что та может понять? Из всего сказанного, выстраданного и пережитого - бесценного совета. Разве способна Мария осознать хотя бы часть прозвучавшего для нее подарка.
Нет. Эти дети еще слишком мало пожили, чтобы здраво рассуждать хоть о чем-то.
“Впрочем, - милостиво сделает Карен скидку, - в свете всех новостей и не удивительно. Потакать своим эмоциям и цепляться за знакомое - многие только на это и способны. Что ж ”.
Миссис Спенсер откидывается на спинку кресла, кладя ногу на ногу. Уже другая - собранная, силуэтом горделивая, даже надменная. Она снова в защите, в своем высокомерии, но уже с легкой ноткой небрежности. Словно все прозвучавшее - вовсе не трагедия, не жесточайшая пережитая боль, а какая-то ерунда в самом деле. Такую женщину, как Карен Спенсер, подобными пустяками не сломить. А то, что рассказала… - блажь, просто пришлось к слову. Не принимай на свой счет, деточка.
Впрочем, важность последних ее фраз Карен не отменяет. Напротив, урожденная Аркур остается серьезной относительно своего предложения, как остается серьезен врач, понимая все последствия предстоящей операции. Вот только ту часть, где он под действием момента и даже какого-то сочувствия повествует про свой собственный анамнез - ее бы желательно отменить. Удалить. Да только слово - не воробей.
Какая жалость.
На тонких губах Карен появится улыбка:
- В том, что касается ритуала - конечно. Я беру на себя ответственность, что проведу его в строгом соответствии с традициями. В этом можешь не сомневаться. Я сама терпеть не могу некомпетентности. Но если ты хочешь, чтобы я гарантировала успешный исход - такой гарантии не будет. Последствий для плода я не могу предугадать. Его материя еще очень тонка, мы будем работать только с его сущностью. Как это повлияет на дальнейшее развитие и вообще продолжится ли оно… - Карен пожимает худыми плечами. Словно речь не о ее внуке. Просто расходном материале. - Кстати, … есть еще один момент, который очень важно обсудить заранее,- она сядет прямо, чуть наклоняясь в сторону Марии, -  Суть ритуала не только в том, чтобы переложить проклятье на другого как какой-нибудь факт. Если мы говорим о последствиях, то иногда они касаются и матери, если, допустим, проклятье было специфическим. В моем случае…я почти лишилась прямых магических сил - они перешли к Этельстану, унося вместе с собой и "зараженные клетки". В этом смысле… ты даже можешь предположить, какие последствия ждут твоего ребенка. Возможно ты знаешь какие-то тонкости наложенной на тебя магии, о которых еще не сообщила мне. Я понимаю. Хотя и не поощряю.
Она как-то неопределенно качнет головой, прикрывая глаза. На губах - словно бы приклеенная улыбка:
- Моя задача - ритуал. Не более. И никакой иной ответственности  я на себя не возьму. Это твоя жизнь, твои решения привели тебя к этой точке, Мария. Не мои. А что касается Этельстана…, - Карен дернет уголком губ, словно ощутив мимолетный болезненный укол. - С недавних пор он знает. Не скажу, что это как-то сильно повлияло на наши отношения. Но предугадать его реакцию на то, что мы с тобой обсуждаем сейчас …Ты боишься его осуждения? Больше, чем собственной смерти? А возможно и смерти самого Этельстана, если мы в ближайшее время ничего не предпримем? 
Ее голос вдруг станет тише. Как будто сокровеннее. Словно в отстраненной беседе она снова позволит себе что-то личное:
- Иногда мужчины слишком упорствуют. Тем более такие идеалисты, как мой сын. Им сложно принимать сильные, неоднозначные, хоть и необходимые решения. Но поверь мне, за красивой риторикой... возможно пылко осуждающей рано или поздно проявится благодарность. За то, что не сделала его своим сообщником, прикрываясь правом выбора. Как я уже говорила, для любого разумного мага его в этой ситуации нет.

[icon]https://i.gyazo.com/47c7be9b7689c25bc59691979ed32f6a.png[/icon][nick]Karen Spencer [/nick][status]Идеальная[/status][lz]122 года, 4м: маг, мегера, мать,  меценат мужних денег. [/lz]

Подпись автора
к р а с и в о

http://lenagold.ru/fon/clipart/k/kot/kosh419.gif
c моим котечкой замурчательно <3

0

36

Карен Спенсер меняется - Мария чувствует это по изменившейся в кабинете тишине, в которой ещё звучат такие сокровенные, такие особенные слова с которым одна женщина может поделиться с другой пережитым опытом, тем, что мужчинам не понять, что, быть может, они и не узнают никогда или даже не захотят узнать, чтобы не нести груз этого знания на своих плечах. Мария не знает, как может ответить на откровенность потому что в этой откровенности ей слышится подвох. В каждом слове, даже в том, с которым мать Этельстана обращается к ней, показывает своё расположение - Марии мерещится опасность. Она беспокойно ступает по этой новой, незнакомой себе территории в которой царствует миссис Спенсер. Полноправно, диктуя собственные условия. Присматривается ли она к ней? Прислушивается и оценивает, зная теперь даже то, что не знает ещё Этельстан. Она могла бы оставить эту тайну при себе - если бы хотела. Она могла бы не делиться подробностями своей жизни - нелицеприятными, приоткрывающими фасад идеальной представительницы семейства Спенсер как той кто однажды едва не умерла, унеся с собой и жизнь своего сына.
Марии больно думать об этом. Её, кажется, даже подташнивает - неясно, словно укачав от всего, о чем она узнала, всего о чем, она думает.

Ребёнок.
Это слово до сих пор тревожит, заставляет нервными пальцами цепляться за ткань халата. Ребёнок, которого может и не быть. После всего. Ребёнок, которого и не случилось. Или... Ей снился однажды сон - тот самый сон, в котором всё закончилось плохо. В котором окровавленные руки Этельстана не сжимали ничего. Но был жив он сам и это было главнее, да? И Мария была жива и это было важнее, чем всё, что могло бы быть?
Не об этом ли говорит ей Карен?

Мария чувствует эту смену  - чувствует, как приоткрытое окно, показывающее ей другую Карен Спенсер закрывается. Той, что была здесь только - её уже нет, спрятана надежно и глубоко. Так облачаются в одежду, которая будет картинкой, за которой можно скрыться, затеряться на фоне. Так душат шею и запястья, меняя и запах. Мария благодарна уже тому, что она была - задумчивая, с бокалом в руках, смело осушающая его, подстраиваясь под извилистую линию... судьбы? Сила то или судьба, что ведёт их по пути?
Женщина предупреждает её о плоде, предупреждает и о развитии, проговаривает это вслух с терпением взрослого по отношению к непонятливому ребенку - не родному, приблудившемуся, тому, которого родители не научили, упустили и он всё еще глуп, но не настолько, чтобы не говорить ему о вине, что на нёй висит. Её решения, её выборы вели её к этому моменту висящих на волоске жизней от её проклятия, что она не смогла снять сама. Её слабость, её желание урвать себе кусочек счастья привели её в это место и в этот разговор, к женщине, что объявила ей о ребёнке - не желанном и не долгожданном, не счастье для них обоих, их будущем и их надежде. Всего лишь разменная монета, всего лишь способ, подлый приём о котором, быть может, Этельстану и не придётся узнать.
Мария не хочет чтобы он узнал - желание быть откровенной, открытой к нему в этот момент пугает сильнее, чем тайна, разделенная на двоих с его матерью. Ей кажется, она знает, о чем он не скажет, но будет думать. О взаимном предательстве, на которое они пошли вдвоем. Будет ли он винить себя так сильно, что не сможет больше взглянуть на Марию? Будет ли их союз ещё счастьем для него, а не тенью вечного напоминания того проклятия, что их объединило... разве может ли из него родиться хоть что-то хорошее? Что-то чистое, преисполненное света? А Мария знает, что может, когда смотрит на Этельстана, когда целует его перед сном, когда хочет остаться с ним, зная наперед всю сложность разговора, что ей предстоит.
Она будет его утешать, пытаясь сгладить углы, нехотя, но так естественно занимая позицию его матери.
"Мы переложим это проклятие на него. Нашим жизням не будет ничего угрожать, только представь..." Наверное Этельстан ей даже улыбнется, вымученно тихо. Наверное, кивнет ей, со всем уже заранее соглашаясь. Оставляя ещё одну засечку на сердце, думая ночами без сна о том, что они сделали. Однажды.
По её вине.
Боится ли Мария осуждения?

- Я понимаю, - тихо отвечает она на всё. Дергает уголками губ - возможно, хочет улыбнуться, вторить Карен с её аккуратной улыбкой, свидетельствующей о знании, опыте и умении это применить на практике. Совершенно проходной улыбкой, с которой матери кажется, что она понимает своего ребенка даже не пытаясь понять его, прислушаться к нему - понимает по праву рождения, как родную кровь. Имеет право решать за него по той же причине.
Так же делает и Мария прямо сейчас?
И что она может сказать еще в ответ на все вопросы, часть из которых едва ли нуждается в ответе?
- Я бы... - Мария запнется, хмурясь и словно передумывая на полпути, - я бы хотела, чтобы это осталось тайной. По крайней мере на какое-то время, - она сидит неподвижно, как застывшая, как всё еще неспособная не пошевелиться, не проявить хоть какие-то признаки жизни. Услышанное давит, впечатывает её в кресло, тянет к полу, лишая всех сил, что были до этого. Она ищет правильные ответы среди предложенных, так проявляют мастерство в шахматах, но она, кажется, разучилась играть, когда на кону стоит так много.
Шевельнется вдруг, опуская плечи, словно пытаясь потянуться, выпрямить спину, возвращаясь в прежнее состояние. Не иначе беря пример с той, кто сидит напротив. Унося в себя свои страхи, свою боль, свои ошибки и вину, всю возможную, какая у неё только может быть.
- Мне неизвестны детали проклятия. Оно уже сейчас блокирует всякую магическую силу, которую я могла бы применить. Значит ли это что ребёнок... наш ребёнок, - у неё, кажется, захватывает дух и перехватывает дыхание стоит лишь произнести это, - может вовсе ею не обладать? Сыграет ли это какую-то роль? - Мария пожмет плечами, отвечая на свои же вопросы этим незнанием, неспособностью заглянуть дальше.
Что она может ещё сказать Карен если и сама толком ничего не знает?

0


Вы здесь » Arkham » Настоящее » Узы крови


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно